Изучая пространство, Бродский оперирует не Эвклидовыми «Началами», а геометрией Лобачевского, в которой, как известно, параллельным прямым некуда деться: они пересекаются.

И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут,

но раздвинутый мир должен где-то сужаться,

и тут, тут конец перспективы.

Пространство для поэта бесконечно, но это дурная, застывшая бесконечность, мумия. В этом самом «конкурсе перспективы» Бродский находит лишь пустой триумф бессмысленной бесконечности, место без ориентиров, в котором безразлично направление, в котором нет вектора.

Ты не услышишь ответ, если спросишь «куда»,

так как все стороны света сводятся к царству льда.

Пространство для Бродского – место пребывания вещей. Но вещь ведет псевдожизнь: притворяется существующей, а поэт ее разоблачает, обнаруживая в предмете его отсутствие:

Стул состоит из чувства пустоты.

…………………………………….

стоит он в центре комнаты столь наг,

что многое притягивает глаз.

Далее стул становится похожим на персонаж с картины Босха. Он одушевляется, но лишь для того, чтобы обнаружить иллюзорность своего бытия.

Но это только воздух. Между ног

коричневых, что важно – четырех,

лишь воздух, то есть, дай ему пинок,

скинь все с себя – как об стену горох.

Лишь воздух. Вас охватывает жуть.

Вам остается; в сущности, одно:

вскочив, его рывком перевернуть.

Но максимум, что обнаружится, - дно.

Фанера. Гвозди. Пыльные штыри.

Товар из вашей собственной ноздри.

Так выясняется, что вещь еще хуже пустоты – она лицемернее чистого пространства, вакуума, нуля.

Бродский наделяет вещь одним важным свойством – взаимодействием с пространством.

Вещь, помещенной будучи, как в Аш-

два-О, в пространство…

пространство жаждет вытеснить…

Таким образом, в конфликте Пространства и вещи ведь становится активной стороной: Пространство стремится вещь поглотить, а вещь – его вытеснить. Однако, поглощаемая Пространством, вещь растворяется в нем. Цикл «Новый Жюль Верн» начинается экспозицией свойств Пространства: «Безупречная линия горизонта, без какого-либо изъяна», которое сначала стирает индивидуальные особенности попавшей в него вещи:

И только корабль не отличается от корабля.

Переваливаясь на волнах, корабль

выглядит одновременно как дерево и журавль,

из-под ног у которого ушла земля…

И, наконец, разрушает и полностью поглощает ее. Примечательно, что при этом само пространство продолжает «улучшаться» за счет поглощаемы им вещей:

Горизонт улучшается. В воздухе соль и йод.

Вдалеке на волне покачивается какой-то безымянный

предмет.

Следует отметить, что главное в вещи – ее границы (например, окраска). Это граница обладает двойственной природой – будучи материальной, она скрывает в себе чистую форму:

… Окраска

вещи на самом деле маска

бесконечности, жадной к деталям.

Если основное в вещи – ее границы, то и значение ее определяется, в первую очередь, отчетливостью ее контура, той «дырой в пейзаже», которую она после себя оставляет. Следовательно, мир – это арена непрерывного опустошения, пространство, сплошь составленное из дыр, оставленными исчезнувшими вещами. У Бродского данная концепция перехода от материальной вещи к пустоте в пространстве, к чистым структурам соотносится с платоновским восхождением к абстрактной форме, к идее.

Однако, несмотря на то, что философия Бродского обнаруживает платоническую основу, по крайней мере в двух моментах она прямо противопоставлена Платону. Первый из них связан с трактовкой категорий «порядок/беспорядок» «космос/хаос»; второй категорий «общее/частное».

В противоположность Платону, сущность бытия, по Бродскому, проступает не в упорядоченности, а в беспорядке, не в закономерности, а в случайности.

Именно беспорядок достоин того, чтобы быть запечатленным в памяти, («Помнишь свалку вещей…»); именно в бессмысленности проступают черты бесконечности, вечности, абсолюта:

… смущать календари и числа

присутствием, лишенным смысла,

доказывая посторонним,

что жизнь – синоним

небытия и нарушенья правил.

Я, как мог, обессмертил

то, что не удержал.

Бессмертно то, что потеряно: небытие /«ничто»/ абсолютно. С другой стороны, трансформация вещи в абстрактную структуру связана не с восхождением к общему, а с усилением частного, индивидуального:

Образ матери в литературе 30-40 годов XX века
Автором повести "Софья Петровна", или как ее называет автор – "документ о 37-ом", является Чуковская Л.К., дочь известного К.И.Чуковского. Она автор воспоминаний об А.Ахматовой и М.Цветаевой, также автор многих работ по теории и практике редакторского искусства русских писателей. Но главным событием в жизни и творчес ...

Американский постмодернизм
Авторитет модернизма как одной из важнейших художественных тенденций в американской ХХ века после войны заметно пошатнулся. Направленность поисков нового течения по своей сути предопределялось природой модернистского искусства с его установкой на “революцию слова” и отказом признать общественную детерминированность искусства, даже если ...

Молодость в Петербурге
В судьбе Петербурга есть что-то трагическое, мрачное и величественное… Небо Петербурга вечно серо; солнце, светящее на добрых и злых, не светит на один Петербург, болотистая почва испаряет влагу; сырой ветер приморский свищет по улицам… А.И. Герцен «Москва и Петербург» По приезде в Петербург Е.А. Арсеньева поселилась с внуком на набе ...