Повесть «Сашка» была написана в 1974 г. и целых пять лет не могла попасть в печать. Её удалось опубликовать благодаря поддержке Симонова. В ней полно воплотились лучшие особенности литературы 70-х гг., прежде всего — бескомпромиссная постановка самых острых нравственных вопросов.

Сашка, кадровый солдат, во время боя берёт в плен немца, своего ровесника, лет двадцати — двадцати двух. Ротный приказывает Сашке отвести пленного в штаб. Немец боится, что Сашка может его по дороге застрелить, но Сашка подбирает нашу листовку на немецком языке, в которой немецким солдатам, сдавшимся в плен, обещана сытая жизнь, и показывает её немцу.

— Пропаганден, — буркнул немец.

Сашка возмутился. Это у немцев пропаганда, утверждает он, а у нас правда.

— Потому как люди мы. А вы фашисты!

— Их бин нихт фашист, — сказал немец. — Их бин дейче зольдат. Листовку немец аккуратно сложил и сунул в карман.

— Ты кем был? — спрашивает Сашка. — Арбайтер или бауэр?

— Штудент.

Сашка приводит своего пленного в блиндаж комбата. У капитана — командира батальона горе: накануне погибла медсестра Катенька, его любовь. Он в расстёгнутой гимнастёрке, заросший, со спутанными волосами и чёрными кругами около глаз. Перед ним на столе окурки, бутылка водки, кружка .

Сашку мучиет дурное предчувствие. Когда он с немцами дрался, они были для него враги, нелюди. Но теперь у него на пленного зла не было; он казался ему таким же солдатом, как он сам, только одетым в другую форму, одураченным и обманутым Гитлером. «Потому и мог разговаривать с ним по-человечески, принимать сигареты, курить вместе .»

Кондратьев не произносит никаких высоких слов. А как прекрасен его Сашка! Воюет в тяжелейших условиях, ежеминутно рискует жизнью, а не озлобился, не ожесточился, сохранил человечность даже в нечеловечески трудных обстоятельствах. Это замечательно чистая душа. «Много, очень много видал Сашка смертей за это время — проживи до ста лет, столько не увидишь, — но цена человеческой жизни не умалилась в его сознании».

Взятый им немец не хочет ничего говорить, не отвечает на вопросы капитана. Сашке это понятно: немец давал присягу, он солдат. А капитан приказывает:

— Немца — в расход.

Сашке приказывает. У Сашки потемнело в глазах. Ведь листовки обещали немецким солдатам, которые попадут в плен, жизнь. И он, Сашка, обещал.

Срывающимся голосом он пытается объяснить это капитану, достаёт листовку. Но у капитана своя логика, логика войны:

— Сколько у вас в роте было человек? — спрашивает он у Сашки.

— Сто пятьдесят, товарищ капитан.

— Сколько осталось?

— Шестнадцать .

— И ты гада этого жалеешь?

Немец понял, что его ждёт. Повёл Сашка немца. Закурили они, русский и немецкий солдаты, по последней сигарете; лицо немца посерело, губы спеклись, в глазах предсмертная тоска. Достал он из кармана советскую листовку, которая обещала ему жизнь, и стал рвать на мелкие кусочки, что-то бормоча при этом. «Пропаганден», — донеслось до Сашки. А ведь не брехня, не пропаганда в листовке, думает Сашка. И писалась листовка людьми повыше комбата. Ведёт Сашка немца расстреливать, а сам знает: «Есть у него в душе заслон какой или преграда, переступить которую он не в силах».

Наконец, в немногих словах писатель обозначает три нравственных вектора, которые воздействую на Сашку. Здесь и выясняется то принципиально новое, что принёс Кондратьев в военную прозу: небывало острая постановка нравственных вопросов. Никогда ещё в нашей литературе с такой силой не сталкивался воинский долг с общечеловеческой нравственностью, запрещающей убивать.

«Впервые за всю службу в армии, за месяцы фронта столкнулись у Сашки в отчаянном противоречии привычка подчиняться беспрекословно и страшное сомнение в справедливости и нужности того, что ему приказывали. И ещё третье есть, что сплелось с остальным: не может он беззащитного убивать. Не может, и всё!»

Тянет Сашка время, ищет выход. И вдруг видит: вдали маячит высокая фигура капитана. Ровным, неспешным шагом идёт прямо к ним.

«Вспомнил Сашка, так же вот ровно шёл комбат в последнем их наступлении на Овсянниково, когда ни ротные, ни помкомбата не смогли поднять вконец измученных перемаянных людей. Красиво шёл . Глядели на него тогда с восхищением и поднялись как один через немоготу и усталь . И теперь прёт, как танк, сравнил Сашка, потому как ощущения были схожие — тогда он знал, что никуда не денешься, и сейчас тоже .

И секундной вспышкой мелькнуло — ну, а если . хлопнуть сейчас немца и бегом к капитану: «Ваше приказание выполнено .» И снята с души вся путань . И, не тронув автомата даже, только повернувшись чуть к немцу, увидел Сашка, прочёл тот мысль эту секундную, смертной пеленой зашлись глаза, заходил кадык .

Апокрифы. «Хождение Богородицы по мукам»
Апокрифы— легенды о библейских персонажах, не вошедшие в канонические (признанные церковью) библейские книги, рассуждения на темы, волновавшие средневековых читателей: о борьбе в мире добра и зла, о конечной судьбе человечества, описания рая и ада или неведомых земель «на краю света». Апокрифы— это запрещенные официальной церковью прои ...

Образы моря и паруса в прозе М.Ю.Лермонтова. Образы моря и паруса в романах М.Ю.Лермонтова "Вадим" и "Княгиня Лиговская"
Не только лирике М.Ю.Лермонтова были присущи образы моря и паруса. Встречаем мы их и в романах писателя, как неоконченных, юношеских, так и в венце прозаического творчества М.Ю.Лермонтова – романе "Герой нашего времени". В прозе М.Ю.Лермонтова тесно переплелись романтические мотивы и реализм. Образы моря и паруса более тяготе ...

Школа зла
Растление — одно из самых грозных слов в шаламовском приговоре лагерю. На собственном опыте писатель имел возможность убедиться, что нравственные и тем более физические силы человека не безграничны. Во многих его рассказах появляется образ доходяги — заключенного, который достиг предельной степени истощения. Доходяга живет лишь элемента ...