|
Поэт свидетельствует, что пространство для него действительно и меньше, и менее дорого, чем Время. Не потому, однако, что оно – вещь, тогда как Время есть мысль о вещи. Между вещью и мыслью всегда предпочтительнее последнее. Так устанавливается иерархия понятий, согласно которой время значительнее, но и дальше человека, безразличнее к нему. Припомнить себя человеку дано только в Пространстве: предмет, краска, запах, жест… У безразличного Времени человеческая память не может отвоевать и обжить хотя бы маленький уголок пространства. С точки зрения времени нет «тогда» есть только «там»; и «там», напрягая взор, память бродит по комнатам в сумерках, точно вор, шаря в шкафах, роняя на пол роман, запуская руку к себе в карман. Время представляет собой переход границы бытия: «время создано смертью». Что не знает Эвклид, что, сойдя на конус, вещь обретает не ноль, но Хронос Взгляд во Время – это взгляд вверх, вглубь Вселенной, в смерть. Время есть мясо немой вселенной. Там ничего не тикает. Даже выпав из космического аппарата, ничего не поймаете: ни фокстрота, ни Ярославны, хоть на Путивль настроясь. Вас убивает на внеземной орбите отнюдь не отсутствие кислорода, но избыток Времени в чистом, то есть – без примеси вашей жизни виде. В интервью Джону Глэду Иосиф Бродский сказал: «Более всего меня интересует – это время и тот эффект, какой оно оказывает на человека, как оно его меняет, как обтачивает, т.е. это какое вот практическое время в его длительности. Это то, что происходит с человеком во время жизни, то, что время делает с человеком, как оно его трансформирует. С другой стороны, это всего лишь метафора того, что вообще время делает с пространством и миром». Под действием времени происходит преображение человека и всего мира: Все, что мы звали личным, что копили, греша, время, считая лишним, как прибой с голыша, стачивает – то лаской, то посредством резца – чтобы кончить цикладской вещью без черт лица. Со временем вещь «теряет профиль» и, получив имя, тотчас становится немедля частью речи. Слова «пожирают» не только вещи, но и человека, редуцируя его до грамматической категории: от всего человека вам остается часть речи. Часть речи вообще. Часть речи. Следуя этой логике, следующий шаг – «переход от слов к цифрам» к знаку вообще, к иероглифу: … туда, годе стоит Стена. На фоне ее человек уродлив и страшен, как иероглиф; Как любые другие неразборчивые письмена. Все эти топы свидетельствуют о глубокомысленной и опасной игре поэта со Временем, увлекающей его в необозримое Ничто: «Трансформация человека в вещь, в иероглиф, в число – это есть вектор в Ничто», - объясняет Бродский (85; 189). Этот выход в чистоту и абстракцию ведет к следующему описанию человека: слезою скулу серебря, человек есть конец самого себя И вдается во Время. Когда наблюдение ведется «с точки зрения времени», принятая человеком концепция мироздания оказывается несовершенной и требует замены принципа относительности, который поэт распространяет на все без исключения: «От всякой великой веры остаются, как правило, только мощи»; «от лица остается всего лишь профиль»; «от великой любви остается лишь равенства знак». Следовательно, время изнашивает, искажает, уродует и, наконец, вполне уничтожает не только вещи, предметы, человека, но и ценности, такие понятия, как любовь, одиночество, вера, смерть. Да и на этом Время не останавливается, идет дальше: оно стирает даже собственные следы:
Страницы: 1 2
Песни весенних праздников «Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков». Патриотизма и
героизм донских казаков. Историзм повести Филдинг (1707–1754) |
Время как
философско-художественный образ
Страница 1
Информация о литературе » Художественный образ в пространстве и времени поэзии И. Бродского » Время как
философско-художественный образ
