|
О моих затруднениях Есенин ничего не знал. Я зарабатывала концертами»[31, №9 С. 20]. И это правда. Августа Леонидовна ради мало-мальского заработка (а по тем временам и просто дополнительного продуктового пайка) выступала с чтением, декламацией, отрывками из пьес на любых утренниках и вечерах, в любых концертах, на любых сценах. Более того, драматическая актриса, она порой соглашались и на танцевально-акробатические номера, выходила на сцену в розовой балетной пачке. (Однажды в таком виде её случайно увидел В. Маяковский, и она чуть со стыда не сгорела, едва дотанцевала до конца и тут же расторгла соглашение.) Есенина же Августа приглашала лишь на серьёзные свои работы (премьера в театре «Острые углы» - инсценировка рассказа О. Генри «Кабачок и роза», репетиции в театре сатиры). Правда и то, что её пугало поведение поэта в нетрезвом виде. Но ведь немногим позже она убедилась, что Есенин готов был подчиниться ей в этом. И где? На собственном дне рождения! Это всем понравилось, а больше всего самому Есенину: «Он остался трезвым и очень охотно помогал мне незаметно выливать вино»[56, С13]. Не так уж боялась Августа Леонидовна и скандалов. И не уехала со встречи Нового года (1924), когда посреди ночи в актёрскую компанию заявилась Дункан, уже «прослышавшая» о помолвке Есенина с Миклашевской в узком кругу в кафе «Стойло Пегаса» и жаждавшая посмотреть и унизить опасную соперницу: «Я впервые увидела Дункан близко. Это была очень крупная женщина, хорошо сохранившаяся. Я, сама высокая, смотрела на неё снизу вверх. Своим неестественным, театральным видом она поразила меня. На ней был прозрачный бледно-зелёный хитон с золотыми кружевами, опоясанный золотым шнуром с золотыми кистями, на ногах – золотые сандалии и кружевные чулки. На голове – зелёная чалма с разноцветными камнями. На плечах – не то плащ, не то ротонда, бархатная, зелёная. Не женщина, а какой-то театральный король. Она смотрела на меня и говорила: - Есенин в больнице, вы должны носить ему фрукты, цветы! – И вдруг сорвала с головы чалму. – Произвела впечатление на Миклашевскую – теперь можно бросить! – И чалма полетела в угол. После этого она стала проще, оживлённее. На неё нельзя было обижаться: так она была обаятельна. - Вся Европа знайт, что Есенин был мой муш, и вдруг – первый раз запел про любоф – вам, нет, это мне! Там есть плохой стихотворень: «Ты такая ж простая, как все…» Это вам! Болтала она много, пересыпая французские фразы русскими словами и наоборот».[31 №9 С.20] Миклашевская не вспыхнула, не вспылила и выиграла эту женскую микродуэль: «Уже давно пора было идти домой, но Дункан не хотела уходить. Стало светать. Потушили электричество. Серый, тусклый свет всё изменил. Айседора сидела согнувшаяся, постаревшая и очень жалкая: - Я не хочу уходить, мне некуда уходить… У меня никого нет… Я одна…»[31,№9 С. 20] Fвгуста была не одна. Она была с сыном. И постоянной близости с ней хотел знаменитый поэт Сергей Есенин. Почему же она не спешила и опасалась отдать ему свою руку всецело и навсегда? Кое о чём мы уже знаем, о многом же другом Миклашевская в своих воспоминаниях попросту умолчала. Может быть, и хотела утаить, а может, посчитала излишним: внимательный читатель догадается и так, по самим стихам Есенина, ей посвящённым, ею навеянным. Как не понять, что она ему постоянно твердила поначалу (проверяя его чувства?), что ему нужна не такая, как она, не актриса, а простая хорошая женщина. Ведь потому-то поэт, продолжая объясняться в любви и не споря с ней, уверял: Ты такая ж простая, как все, Как сто тысяч других в России. Знаешь ты одинокий рассвет, Знаешь холод осени синий. [«Ты такая ж простая, как все…» С. 142 ] Правда, тут же себе противоречил, через две строчки отмечая: «Твой иконный и строгий лик По часовням висел в рязанях». Разве это «простая»? Августа ему внушала, что ей уже 32, она старше его на четыре года, что отдала она свою молодость, свежесть, душу и тело другому, что она как бы выпита и опустошена своим прошлым. А Есенин, не дрогнув, отвечал ей на это в своих стихах так: Пускай ты выпита другим, Но мне осталось, мне осталось Твоих волос стеклянный дым И глаз осенняя усталость. О, возраст осени! Он мне Дороже юности и лета. Ты стала нравиться вдвойне Воображению поэта. [«Пускай ты выпита другим…» С. 143] Но, по-видимому, эти внутренние мотивы раздражения, комплексы, как мы бы сейчас сказали, были у Августы Леонидовны постоянными. И в следующих стихотворениях Есенин заклинает её снова и снова: «Это золото осеннее, Эта прядь волос белесых – Всё явилось, как спасенье Беспокойного повесы». Уверяет что его ничуть не пугает то, что «Чужие губы разнесли Твоё тепло и трепет тела». Но она всё медлила и медлила с решительным шагом. А время и обстоятельство работали уже против них. Она была завалена работой, он повредил руку и попал на два месяца в больницу, а потом – по литературным и денежным делам то и дело уезжал из Москвы. Встречи стали всё реже и реже. Увидев Августу однажды на улице, Есенин соскочил с извозчика, подбежал к ней и сказал: «Прожил с вами уже всю нашу жизнь. Написал последнее стихотворение». И тут же тихо прочитал ей: Традиции
Есенина в поэзии ХХ века. Образы детей в рождественских рассказах Ч. Диккенса и святочных рассказах русских писателей второй половины XIX века Местообитания русалок |
Августа Леонидовна Миклашевская
Страница 2
Информация о литературе » Адресаты любовной лирики С. Есенина » Августа Леонидовна Миклашевская
