Во многих юношеских стихотворениях душевные диссонансы осознаны еще в отвлеченно-романтическом и метафизическом свете: таков, по мысли поэта, его «удел», такова предопределенная свыше роковая доля, которой невозможно избегнуть, ибо она не зависит от героя и подвластных ему обстоятельств. Первоначально лирическое «я» у Лермонтова еще во многом условно. Его своеобразие создавалось вкраплением автобиографических событий и деталей, например; романтически осмысленной легенды о своем происхождении, разлуки с отцом, тщательной фиксации любовных переживаний, лирической передачи душевных впечатлений, испытанных в течение одного дня (многие стихотворения принимают вид датированной дневниковой записи: «1831-го июня 11 дня», «1830. Майя. 16 число», «1830 год. Июля 15-го», «10 июля (1830)» и др.). Автобиографичность дополняется общими романтическими приметами внешнего облика героя - то мятежника и протестанта, то демона-индивидуалиста («холодное, сумрачное чело», «страдания печать»). Чувства героя заметно гиперболизированы и почти всегда предельны, страсти лишены полутонов и светотени. Но сосредоточенность на идее личности («Я сам собою жил доныне .») обусловила прорыв Лермонтова из общеромантического круга эмоций к неповторимо индивидуальным. Выражая личную трагедию через процесс самопознания, Лермонтов обогащает его конкретным психологизмом. В философическом созерцании погруженного в «думу» лирического «я» обнаруживается деятельный, гордый и волевой характер, неудовлетворенный каким-либо прочным состоянием: в бурях он ищет покой, в покое - бурю («Парус»). Его «вечный закон» - стихийная, неуничтожимая и неисчезающая внутренняя активность («Для чего я не родился .»). Герой и духовно родственные ему персонажи (Байрон, Наполеон) предстают, в непосредственном соотнесении со всей вселенной и по масштабу своих грандиозных переживаний выступают равновеликими мирозданию. Духовная мощь личности не уступает творческой силе бога: « .кто толпе мои расскажет думы? Я - или бог - или никто!» («Нет, я не Байрон, я другой .»). С этим мироощущением связаны космические, астральные мотивы. Лирическое «я» может ощущать гармонию с вселенной, устремляться в «небеса» - свою духовную родину (как в стихотворениях «Небо и звезды», «Когда б в покорности незнанья .», «Ангел», «Звезда», «Мой дом», «Бой»), но чаще противостоит мирозданию, отвергая его несовершенство и бунтуя. В последнем случае в лирику проникают богоборческие мотивы, а мрачный демонизм, отличаясь всеразрушительным характером, окрашивается настроениями одиночества и безысходности. Но если, ощущая себя одиноким и чуждым мирозданию (или природе), герой одновременно соизмерен ему, то отрицание «толпы людей», «света» носит в ранней лирике Лермонтова всеобъемлющий характер. Уже в ранних стихах появляются формулы типа: «Коварной жизнью недовольный, обманут низкой клеветой .», которые помогают понять суть претензий героя к обществу. Постепенно все явственнее проступают и контуры «толпы», «здешнего света», где подлинные ценности оказываются поверженными: «Поверь: великое земное различно с мыслями людей. Сверши с успехом дело злое - Велик; не удалось - злодей». В свете, где царят «притворное вниманье», «клевета», «обман» и «зло», герой выглядит «странным», чувствует себя одиноким и обреченным на непонимание и ненависть. В ранней лирике с необычайной яркостью обнаруживается двойственность сознания героя - тяготение к высшему идеальному миру, к совершенной осязаемой красоте и музыкальности и невозможность вступить с ними в прочный и длительный контакт, тоска по ограниченному земному счастью («Земля и небо»), человеческому участию, разочарование в морали «света», в любви, в дружбе и отрицание ценностей земного бытия, стремление обрести гармонию с мировым целым и сознание безнадежности своей мечты. Все эти противоречия художественного сознания Лермонтова выявляются в акте самопознания, самоанализа. В центре лирики оказывается непрерывный процесс внутреннего размышления, в котором тесно спаяны гражданские, философские, интимные переживания. Личные мотивы нераздельны с мотивами общественными, и Лермонтов уже окончательно порывает с мировым мышлением, когда за жанром прочно закреплено то или иное устойчивое переживание. Печаль у Лермонтова уже не выступает отличительным и единственным предметом, например, элегии, а совмещается с негодованием, сатирой, чувством горечи. Элегические настроения неотторжимы от гражданских и сатирических, которые до традиции были закреплены за одами. Границы между жанрами становятся зыбкими и подвижными. Больше того, разные жанры энергично взаимодействуют друг с другом: ода с элегией, размышление на историческую тему с думой, а впоследствии - романс с балладой, послание легко включает батальные картины. Излюбленной формой становится «отрывок», как бы момент душевной жизни, вырванный из ее потока, но в то же время исключительно цельный и нерасчленимый. Особенностью ранней лирики, да и во многом зрелой, становится синхронность переживания и его выражения, т. е. процесс художественного выражения хронологически совпадает с процессом переживания. Это также придает единство лирике, основной формой которой выступает лирический монолог, произносимый от лица героя и направленный на анализ его душевной жизни. В лирическом монологе любое чувство окрашено личностью автора, и, о чем бы он ни писал, главное - это поток его размышлений, в котором самое интимное переживание предстает и философским, и социально окрашенным. Судьба и личность С. Есенина Поэтика батализма в творчестве Державина Тургенев |
Лермонтов М. Ю. Короткий миг творчества
Страница 4
Информация о литературе » Лермонтов М. Ю. Короткий миг творчества