|
Через весь цикл проходит мысль о том, что человек живет не для себя. Даже совершенному эгоисту для полноты существования необходимы другие. Только по отношению к другому можно измерить собственную ценность и определить сущность жизни. На этом основано самое большое счастье и величайшие трагедии человека. Это же объясняет причину самоубийств. "Менаж а труа" рассказывает историю одной необычной семьи, но главными героинями, как чаще всего бывает у Улицкой, являются женщины. Две жены одного мужа живут под одной крышей и разделяют судьбу любимого человека. Для Беньямина они, как бы, дополняют друг друга: умная понимающая подруга и женственная красавица - духовное и материальное. Но сложность любовного треугольника не идет в сравнение с дальнейшими несчастьями, постигшими их семью. После смерти мужа, первая жена Фрида отправилась в лагеря, ее сын погиб по дороге на фронт, а Алиса, вторая жена, пережив их всех, бросается с моста. “Алиса, от рождения привязанная к жизни слабыми нитями” [с. 208] не любила жить. “Вечерняя, в минуты засыпания мысль о том, что можно однажды уснуть и не проснуться, была из самых заветных. Умерла бы, умерла бы - и даже способ выбрала. Женский, красивый: с моста<…>”. Но ни одно из несчастий не стало предлогом для самоубийства, пока было ради кого жить. Когда не стало последнего дорогого человека, Фриды, Алиса уезжает в Ленинград к заветному мосту. В завершение хотелось бы отметить в рассказе несколько заметных деталей, касающихся стиля писательницы. Подтверждая склонность Улицкой к сочетанию противоположностей, парадоксам, контрастам и многозначности, в ее языке легко можно найти подобные фразы: “…Фрида привыкла к его частичному отсутствию, или неполному присутствию…” [с. 205] ; “Неугомонная Фрида, приехав домой, начала с того, чем кончила пятнадцать лет тому назад: поплелась на Лубянку…” [с.211] ; “…Она была слишком молода и красива для понимания чего бы то ни было" [с. 202] ; “От этой любви к литературе родился Боренька…” [с. 201]. Критиками единодушно отмечается постоянство тем Людмилы Улицкой, одна из которых советская эпоха; но нельзя не признать, что она прекрасно умеет сказать о ней, сдержанно, образно и точно. Строки из "Менаж а труа": “…в те времена, когда кружева исподнего еще не вошли в противоречие с грубым сукном эпохи” [с. 202] - напоминают цикл "Девочки", где можно встретить нечто очень похожее: “Исподнее девочек тех лет было придумано врагом рода человеческого в целях полного его вымирания. <…> Белье взрослых женщин в ту пору мало чем отличалось и должно было, вероятно, гарантировать целомудрие нации”. [с.186] Об этом периоде истории автор выражается всегда однозначно, не скрывая горечи: “В уборной она порвала его (письмо - И. С) на мелкие кусочки и спустила в коммунальную Лету. Недоверие к помойному ведру висело в воздухе подлой эпохи”. [с.158] ; “Арестовать его не успели: он сбежал от них в недосягаемые места - умер в самый час их прихода, не доехав до больницы”. [с. 204] В рассказе есть эпизод, впечатление от которого усиливается за счет переклички с предыдущим сборником. Когда речь шла о Лёне ("Установление отцовства"), он за готовность платить алименты чужим детям назван беспринципным. В "Менаж а труа" брат Фриды, Семен, напротив, “был с принципами, которых не хватало другим” [с. 204], поэтому презирает сестру за то, что та простила мужа-изменника. Эти эпизоды, несомненно, подтверждают высказанное ранее утверждение о единстве художественного пространства сборников писательницы. Не менее характерен в плане языка и стиля рассказ "Писательская дочка", который подводит своеобразный итог проблеме, рассматриваемой циклом. Жизнестойкость, отличающая героев Улицкой, получает окончательное объяснение возможностью счастья. Пока они верят в то, что это возможно - живут. Снова вопрос о вере. И о неуловимой грани между убеждением и заблуждением. Крушение надежд и обесценивание идеалов приводит Машу к осознанию: “…жизнь кончилась, а я жива…” [с.238]. Убедительной честности ее ощущений можно противопоставить только один аргумент, который автор доверяет высказать Жене: “Признаюсь тебе честно, мне кажется, что в некоторых обстоятельствах человек имеет на это право. Как на эфтаназию. Только не ты и не сейчас…<…>. Пока она (мать - И. С) жива, ты не имеешь на это право. Есть природная очередность. Это закон, который иногда нарушается, и это ужасно, я это постоянно вижу”. [с.238] В этих словах слышится преклонение перед тайной жизни, основанное на твердой уверенности в ее мудрости, первичности. Не личное восприятие существования, не отвлеченность идеи, разрушительной для жизни как таковой, а она сама, объективная, потому и не доступная сознанию - главное направление исследований писательницы. Рассказ начинается и завершается описанием первоначально общего для героинь дома. В противоположность перипетиям их судеб в доме “все было совершенно неизменно: стояли книжные шкафы с выдвижными стеклами полок, золотые корешки, альбомы, бумажные собрания, многие с отмененной буквой "ять", - среди них Мережковский и Карамзин, гравюры на стенах, картины, потертые ковры, мебель красного дерева, тяжелые столовые приборы на круглом столе с частоколом ножек, способных разбегаться и превращать стол в огромный, овальный, и люстра с синей стеклянной грушей в окружении хрустальных слез”. [с.241] Дом как мир, где все создано для прекрасной жизни, кто-то из него уходит, а кто-то сбегает. Пространство и вещь как
философско-художественные образы Традиционные необрядовые лирические песни Время. Эпоха. Лирический герой. Образ лирического героя в творчестве Михаила Юрьевича
Лермонтова |
"Тайна крови"
Страница 3
Информация о литературе » Творчество Улицкой » "Тайна крови"
