Критерий сравнения

Николай Асеев

Николай Тихонов

Начало творческого пути

Николай Асеев выпустил свою первую книгу стихов в 1914 году; за четыре года он прошел сложный эволюционный путь: «рафинированный интеллигент» и декадент-романтик, кубофутурист, примкнувший к молодой «Центрифуге», соратник Маяковского, сам «лефовец», поначалу примеряет к своей поэзии пролеткультовско-лефовскую идею «рационализации» человека, пафосный бунтарь против меркантильного мещанства, с радостью принявший Мировую войну, и, наконец, романтик Октября.  

Первые свои стихотворения (сборник «Жизнь под звездами») молодой Николай Тихонов пишет на фронте империалистической войны, куда он уходит добровольцем. Будучи сыном ремесленника, Тихонов имел возможность узнать жизнь в заводских окраинах столицы бедняков и бесприютных людей, увидеть лужи крови вечером 9 января 1905 г. на Дворцовой площади, познать социальное неравенство. «Семья ремесленника, среда, в которой я провел раннее детство и юность, не могли способствовать развитию любви к искусству или литературе. Скромного заработка родителей едва хватало на содержание семьи. Дом был старый, с покосившимися дверями и низкими потолками. Квартира тесная, маленькая…»

Перекличка с предшествующей литературой

Помимо футуриста Д. Бурлюка, с которым Асеев сблизился в начале своей стихотворной карьеры, на поэта оказала влияние тесная дружба с В. Маяковским (они некоторое время жили вместе). В частности, это проявляется в стихотворениях «Перебор рифм» (1929) и «Искусство» (1930); характерная для Маяковского лесенка у Асеева, однако, оформляет не акцентный, а силлабо-тонический стих. С Маяковским роднит здесь составная и нетривиальная рифма (в высвисте—выцвести, увядающими—не бела еще) и внимание к акцентированию нужных слов выведением их в отдельную строку. Закономерно появление в 1940 году появление поэмы Н. Асеева «Маяковский начинается», где изображена судьба поэта в непосредственной связи с судьбами его страны, образ характеризуется масштабностью:

Он шел по бульвару,

худой

и плечистый,

возникший откуда-то сразу,

извне,

высокий, как знамя,

взметенное

в чистой

июньской

несношенной голубизне.

Точность образного строя сочетается с романтической приподнятость повествования. Широко воссоздана историческая обстановка, в которой разворачивался талант Маяковского: предреволюционная Москва, Петербург, Грузия, Багдади.

В творчестве самого Асеева эта поэма обозначила новый этап: гражданским пафосом, широтой исторического кругозора, реалистической образностью она знаменовала отход от футуристических и лефовских идей.

Сильное действие оказала экспериментаторская лирика В. Хлебникова. Вслед за ним, он старается открыть древний славянский корень и на его основе создать новое слово, использует хлебниковские приемы:

Бунь на поле Цветляны

Осень сбежала – Олень, -

Только твои не сгубляны

Ясовки яблочный день.

Только твои не срубляны

Белые корни небес,

Дивится делу Цветляны

Детская доля живес.

По примеру Хлебникова же он употребляет нарочито архаизованные синтаксические конструкции: «посулы любовья до давьяго дневьяго дня», «чтоб ты, о печале Роксано, вершала могучий потуст» (стих «Грозува»). Широко входят в его поэзию футуристические приемы: необычные рифмы, экстравагантные фразы, чрезмерная метафоричность.  

Столь обширных культурных связей Тихонов, в отличие от Асеева, не имел, возможно поэтому для поэтического мира Тихонова более характерна связь с фольклором, с народной поэзией и создаваемыми ею образами, но на этом мы остановимся позже. Однако, опыт предшествующего поколения он все же учитывает, в частности, как указывает Любарева Е. П., дробное воздействие оказал В. Маяковский, Тихонову важны «искания старшего поэта в области эстетики будней». Эффект присутствия М. не всегда улавливается в определенных перекличках, но существует порой как спор, как отдаленная параллель, созданная в своей, не похожей не похожей на Маяковского поэтической системе. Заметным было влияние аналитической направленности поэзии Маяковского.

Кроме того, ранние стихи иногда Тихонов писал в духе подражания символистской поэтике, но в те годы они не были опубликованы по желанию самого автора.

Тихонову близка страсть к путешествиям Н. Гумилева, также как у старшего поэта у него много стихов, посвященных разным уголкам планеты («Англия», «Америка», «Армения», «Ислам», «В Карелии», «Финский праздник», «Осень в Латвии 1917 года», «Подражание туркменскому», «Фининспектор в Бухаре», «Полустанок в пустыне Каракум», циклы «Стихи о Кахетии», «Палатка под Выборгом», «Стихи о Югославии», «Грузинские дороги» и т. д.). Поэтический взор автора охватывает такое количество государств и культур, потому что скоро все они должны соединиться под красным знаменем и вместе строить счастливое социалистическое будущее. «С годами география превратилась для меня в эпическую поэму о борьбе народов за независимость, а история осветила меня немеркнущим светом Октябрьской революции».

Обнаруживаются переклички и с зарубежной литературой, например, с Р. Киплингом роднят гражданские мотивы лирики, вспомним, что это постколониальный поэт, выступающий против захвата Индии Англией, понимающий несправедливость отношений востока и запада, писавший о жизни солдат, о военных действиях на территории Индии («Баллада о Востоке и Западе», «Бремя белого человека», «Томми»). Подобные мотивы мы слышим у русского поэта: «Перекоп», «Махно», «Над зеленою гимнастеркой», «Дезертир». Это подогревалось и давним интересом Тихонова к Индии, он даже был в путешествии на Цейлоне (поэма про индусского мальчика «Сами»). Оба поэта были свидетелями военных действий. Кроме того, Киплинг достаточно часто обращается к жанрам баллады и песни («Баллада о Востоке и Западе», «Баллада о царской шутке», «Баллада о «Боливаре», «Самая старая песня», «Песнь мертвых», «Песнь о контрабандистах», «Дорожная песня бандерлогов», «Песнь маленького охотника»), склонность к этим жанрам мы наблюдаем и у Н. Тихонова («Баллада о синем пакете», «Баллада о гвоздях», «Песни», «Песня об отпускном солдате»).

Поэтический пафос (отношение к революции)

Асеев с восторгом, как и все романтики Октября, принял идеалы революции, героика борьбы за новую жизнь, романтическая мечта о будущем окрыляют и обогащают его поэзию:

Разрушим смерть и казни,

сорвем клыки рогаток,-

мы правим правды праздник

над праздностью богатых.

«Старая культура отгремела за плечами, как ушедшая туча. Возврата к ней для меня, недостаточно приросшего к ней… быть не могло; на моих чувствах и мыслях не были еще набиты мозоли привычек. И радость от изменения поношенных черт мирового лица несла меня в сторону нового. Это новое не было миросозерцанием. Оно для меня, да и для большинства окружавших, скорее было выходом из старого, возможностью, предощущением, тем, что выражалось в коротеньком определении «хуже не будет», определении, ставившем многих на невозвратный путь» (Н. Асеев).

«Выход из старого» означал прежде всего борьбу со злейшим врагом – мещанством.

… А вы –

с ненужной хитростью во взоре

сплошные темные Семеновы.

Противопоставление мы—они характерно для всех романтиков революции и вообще для романтического творческого метода. В этом же стихотворении – провокация в духе Маяковского («Привязанных же к колесу, / прильнувших к легенде о Хаме, – / чем бить вас больней по лицу, / как только не злыми стихами?!»).\

Однако, в его поэзии нашли отражение некоторые негативные стороны периода НЭПа:

Как я стану твоим поэтом,

Коммунизма племя,

Если крашено рыжим цветом,

а не красным – время!?

(поэма «Лирическое отступление», 1924 год)

Гражданский пафос с публицистическим оттенком связывает его поэзию с жизнью народа.

Творчество Тихонова отличается постоянством интересов поэта. Свобода народам всех стран под знаменем мировой социалистической революции! – идеал Тихонова, воспетый в его стихах 1920х – 30х годов. Поэтический пафос характеризуется восторженностью, окрыленностью, надеждой на светлое будущее, бунтом против старых устоев, гражданский пафос.

Жанровая специфика

Н. Асеев выступал за мобильные жанры, способные быстро реагировать на требование дня – разрабатывает агитстих, развивает лирический фельетон, стих-лозунг («Одна голова всегда бедна, а потому бедна, что живет одна», «Сказка про купцову нацию, мужика и кооперацию», «Уличные стихи», «Чудеса», «8-е марта»). Сама природа этих жанров жизненная, напрямую связанная с простым народом, и разумеется, стихи также ориентированы на широкого читателя, на пролетарские массы, на всех советских граждан. Все же в них сильна традиция Маяковского.

Использует и фольклорно-песенные традиции («Русская сказка»).

Тенденция к определению жанра того или иного стихотворения – общая для многих поэтов-романтиков: баллады, песни появляются, вероятно, для сближения с народным искусством, ведь это изначально фольклорные жанры, кроме того активнее всего этот жанр использовали поэты-романтики XIX века, а певцы Октября тоже романтики. Тихонов вполне вписывается в эту общую тенденцию, мы читаем: «Баллада о синем пакете», «Баллада о гвоздях», «Песни», «Песня об отпускном солдате», «Сентиментальная баллада о старом заградителе». Судьба баллады в 20е годы казалась бесперспективной (ведь это старый жанр), с ней ассоциировалась мистическая фантастика, мотивы рока, безысходный трагизм, даже Маяковский ее иронически переосмысляет. Однако Тихонову ценна драматическая напряженность, стремительное развитие действия, «баллады скорость голая, романтики откос» (Н. Тихонов), напряженный волевой ритм. Опираясь на каноническую основу, он создает новый вариант баллады – героический. Элемент фантастического присутствует здесь как проявление легендарной степени героизма, подвига на грани невероятного, но в основе жизненная коллизия.

У кого жена, дети, брат –

Пишите, мы не придем назад.

Адмиральским ушам простукал рассвет:

«Приказ исполнен. Спасенных нет».

Гвозди б делать из этих людей:

Крепче б не было в мире гвоздей.

«Баллада о гвоздях»

От плеч уж отваливается голова,

Тула мелькнула - плывет Москва.

Сказал с землею набитым ртом:

«Сначала нога – пакет потом».

«Баллада о синем пакете»

Или:

Четвертый год мы ночей не спим,

Нас голод глодал, и огонь, и дым,

Но приказу верен солдат.

«Перекоп»

Грустно-элегический, мрачный пафос классической баллады Тихонов заменяет пафосом революционной борьбы, жизнеутверждающей энергией.

Родоначальник советской баллады (даже издал книгу «Двенадцать баллад»), он первым же отошел от нее, так как, видимо, понял, что она связана с боевой героикой и без нее потеряет свои сильные черты.

Тип героя и особенности повествования

Лирический герой – рядовой гражданин, пролетарий, идущий навстречу преобразованиям, но это поэт, и у него есть четкое самосознание творца: «я лирик по складу своей души», «я рифмач», «я – запевало»:

Знать недаром на свете живу я,

если слезы умею плавить,

если песню сторожевую

я умею вехой поставить.

«Русская сказка»

Иногда повествование ведется от лица некоего «мы», собирательного лирического героя, что говорит о массовом сознании героя, он мыслит себя как часть народа, важную частичку общества. Однако чаще повествование безличное или от лица лирического героя, ролевая лирика встречается редко.  

Героями стихотворений, написанных в послеоктябрьский период, становятся простые люди, своей простотой созидающие новый мир. В частности, он выводит образ рядового, обычного солдата, для которого главными ценностями являются долг, честь, совесть — общечеловеческие универсумы, значимые для многих поколений людей. В стихотворении «Перекоп» последовательно отразился круг идей и настроений, важный для молодого романтика, изначальная единая тема – ощущение и понимание интернационального смысла Великой Октябрьской революции. Герои стихотворения чувствуют себя бойцами «мирового пожара».

Таковы же образы в стихотворениях «Дезертир», «Песня об отпускном солдате», «Баллада о синем пакете», «Баллада о гвоздях»

Часто встречаем героя ролевой лирики, но это всегда человек из народа – солдат, преданный друг, сын рыбака и т. д. Человек, жаждущий сильных ощущений, космического размаха, «с марсианской жаждою творить»:

Но умереть мне будет мало,

Как будет мало только жить.

«Другу»

Хронотоп

Мы уже говорили, что Тихонов обнаруживает переклички с Гумилевым в плане широты изображаемого мира: мы вслед за писателем погружаемся в разные страны (Америка, Армения, Индия, Китай, Туркменистан, Узбекистан, Бельгия и т. д.), но это может быть и родная Россия, Москва. Асеев не столь масштабен, его хронотоп реже выходит за пределы нашей страны (разве только Кавказ), но зато его взгляд обращается в самые разные уголки нашей Родины: Москва, Ленинград, Свердловск, Нижний Тагил, Волоколамск, Ясная Поляна, Донбасс, Севастополь, Смоленск и т. д. Это говорит об ощущении единства не только в пределах одного русского народа, но и целой планеты, о желании идти рука об руку со всеми народами мира и тем более со своим.

Повествование с позиции современности, писатели не уводят нас в прошлое, о будущем говорят лишь как о мечтах, действие происходит в настоящем – в России начала – середины XX века, иногда стихи уже в заголовке содержат совершенно определенную дату: «Осень в Латвии 1917 года», «14 июля 1935 года», «Нумансия. 1938», «1919 – 1941» и т. д. Это говорит об исторической важности сегодняшнего дня, быстром реагировании на современные события, социальной направленности произведений, герой занимает активную жизненную позицию.

Основные темы, образы и изобразительно-выразительные средства

Национально-фольклорные элементы (романтические мотивы запорожских песен, образы русских сказок, славянская мифология) ранних стихов Асеева (см. «Венгерская песнь»: образы ивы, чаек, Перуна и Одина), усилившиеся под бесспорным влиянием В. Хлебникова, определяли на первых порах и асеевское восприятие революции. Он славит Советскую Россию («Россия издали») в деревенских образах: лен, синь, черные пашни, ковыли, черешни, зеленя, покос. В дальнейшем он отойдет от этого в пользу наибольшей точности образов, а главное – их актуальности, основное направление развития – от усложненной образности к прозрачной ясности стиха.

Конечно же, одним из самых ярких является образ революции, как правило, это метафорическое изображение: «медная заря», «железный зов»,

Под музыку шарманки,

Под пляску косарей,

Улыбку маркитантки,

И пурпуры царей,

Под свист толпы народной,

Где стон и пулемет,

Дорогою свободной

Вперед она идет.

«Революция»

С образом революции непосредственно связан образ войны (кстати, Тихонову она знакома не понаслышке, будучи еще юношей, он ушел добровольцем и участвовал в боевых действиях). Это может быть поэтическое описание через олицетворения («пулемет задыхался, хрипел, бил»), метафоры («мелькнувший смерти колокольный гул», «смерть стоит над головой»), но иногда это реалистичные картины («И враг, спеша нас перебить скорее…», «Я свежий труп ищу в траве//Я свежий труп ищу//Он пал с осколком в голове…», «И дети не пугались мертвецов», «в крови весь караул//Лежит голова к голове», «И табак от крови прилип к рукам усталых солдат»), может быть даже оксюморонные (Длинный путь. Он много крови выпил.//О, как мы любили горячо - //В виселиц качающемся скрипе//И у стен с отбитым кирпичом.). Однако, самые страшные реалии словно поэтизируются, мы не слышим крика, не шокированы, наоборот убийство человека подано как героизм, отдать собственную жизнь – подвиг («У кого жена, дети, брат – Пишите, мы не придем назад», «У каждого семья и дом, Становись под пули, солдат»). Язык Тихонова очень метафоричен (не только по отношению к революции, войне и проч. – всегда): «Как мокрые раздавленные сливы У лошадей раскосые глаза», «Трясется холм от ужаса, как карлик, Услышавший циклопью болтовню, И скоро облачной не хватит марли На перевязки раненому дню» и пр.

Контаминация таких качеств, как естественность и смелость, точность и метафоричность («как телеграмма, летит земля», «полюбила меня не любовью, как березу огонь — горячо», «мою душу кузнец закалил не вчера, студил ее долго на льду»), часто лежит в структуре тихоновского образа. Вместе с тем поэт сдержан, лаконичен, и поэтические строки концентрируются в афоризмы («мертвые, прежде чем упасть, делают шаг вперед», «знаю я, что небо небогато, но про землю стоит говорить»).

Ритмико – мелодическая организация

У обоих писателей ритмическая картина довольно разнообразна, используются как традиционные силлабо-тонические размеры, так и силлабические, создающие фольклорные, песенные мотивы. У Асеева встречаем больше маршевых, чеканных нот (опять же, скорее всего влияние Маяковского), акцентный стих, «лесенку», это закономерно, ведь в тех жанрах, которые у него преобладают, вряд ли были бы уместны, например, дактиль или дольник. У Тихонова интересна следующая особенность. Он экспериментирует с балладой и на уровне метрики, она перестает звучать напевно, отчетливо слышится марш («Баллада о гвоздях» - шестистопный ямб с усеченной шестой стопой).

В целом же, ритмический рисунок стихотворений Асеева более разнообразен, нежели у Тихонова, что явилось следствием прежде всего его раннего увлечения футуристической игрой со словом и ритмом. Тихонов придерживается традиционной ритмики, при которой длина синтагмы совпадает с длиной стихотворной строки, что порождает такое качество текста, как удобочитаемость: читатель полностью сосредоточится на содержании, а вслед за ним – на пафосе стиха.

Элемент анализа стихотворения

«Мы пили песни, ели зори…» Н. Асеева и «О России» Н. Тихонова. В обоих произведениях рисуется образ старого мира, побежденного новой, революционной силой.

Причем, что интересно, новый мир у Тихонова рисуется через отрицательное сравнение («Не в сладостной ласке кнута», «Не к морю пойдет за варягом, / Не к княжей броне припадет»), что сообщает нам о тех характеристиках старой России, которых в новой уже не будет. Старый мир у Асеева – мир мещанства, и его образ – это собирательный портрет «темных Семеновых», чью жизнь символизирует колесо вечно повторяющихся, одних и тех же событий. Две последующие, анафорично начинающиеся строфы («О, если б…»), обнажают жгучее желание лирического героя избавиться от всего меркантильного мещанства с библейским размахом: гиперболизированный ветер, – чтобы, как после Всемирного потопа, остались только титаны – «мы» из первой строфы.

Помимо отрицательного сравнения, Тихонов использует семантический повтор слова: «горевать» (горесть, горевая, горюн как варианты устаревшего словоупотребления), что совместно с образами воронов и пира хищников создает картину нечистых сил и темного времени. Это несчастная, печальная и уже мертвая Россия.

«В наивной и романтической форме я искал, как выразить в стихах чувство нового, небывалого, того, что торжествовало над холодом, голодом, разрухой, гражданской войной, но мне было ясно, что победа будет за силами, которые должны сокрушить старый мир» (Тихонов). В противовес старому миру, в стихотворении Тихонова создается образ разрушительных «сил», кующих новую жизнь. Мертвое—живое, разлагающее—созидающее. Животворящая сила понимается через «весенние» дефиниции («весенняя сила», «вешний народ»), что и понятно: весна – это всегда период возрождения:

Поверим и солнцу, и людям,

И песням, рожденным в огне.

«В пестром хаосе стихов для меня было самым главным ощущение этого нового мира и его хозяина — победившего пролетариата» (Тихонов).

Для стихов Тихонова вообще характерны антитезы: старый—новый, враги—мы, слабые—сильные. Это демонстративное отторжение чужого, характерное для метода романтизма, приобретает в стихотворениях Тихонова классовое звучание, и получает лицо – коллективное «мы» (см. «Перекресток утопий»). Выводом следует, что лирический герой Асеева наделяется чертами обобщенного лирического субъекта, образ которого уходит корнями в фольклорное прошлое русской литературы.

У Асеева миру Семеновых противостоит в первой строфе также собирательное «мы» – метафорически «упивавшиеся» песнями, жадно «поглощающие» каждый новый день, устремленные в будущее люди, к которым причисляет себя поначалу лирический герой стихотворения. Однако субъектная организация к финалу изменяется, и носителем лирического переживания становится уже отчетливое «Я», и с высоты своей нравственной чистоты (он не Семенов) он «прощает» и «милует», подобно Христу. В последней же строфе определяется сфера его деятельности: он поэт, который «бьет стихами по лицу» (ср.: «пощечина общественному вкусу»), что называется «глаголом жжет». Библейски мотивы суммирует упоминаемая легенда о Хаме (братья Сим, Хам, Иафет, от которых после Всемирного потопа «населилась вся земля»), который был проклят Ноем за то, что насмеялся над наготой отца, и обречен на рабство. Таким образом, для Асеева важны библейские аллюзии и образы (в противовес его ранним стихам, о чем говорилось выше), а для Тихонова – народно-поэтические.

Что касается ритмико-мелодических организаций стихотворений, то «О России» написано трехстопным амфибрахием с равномерным чередованием женских и мужских окончаний, как и стихотворение Асеева, однако в нем первая строфа настраивает на традиционный четырехстопный ямб, но потом ритм сбивается пиррихием («привязанные к колесу») и переходит на трехстопник.

Переходя к пафосу можно сказать, что стихотворения (не только анализируемые, но и остальные, относящиеся к послеоктябрьскому периоду) означенных авторов «сильно выражают переживания тех, чья молодость совпала с эпохой великих революционных событий» (Е. Любарева); вся пламенная мысль в них сводится к тому, что пришло время «лучшего человека», возрожденческий потенциал современности, ощущаемый поэтами, давал богатое поле для действий в духе «строительства новой жизни», примеры которых они представляли в стихотворениях.