Художественные трактовки женских судеб значительно разнятся в творчестве Т.Толстой, Л.Петрушевской, Л.Улицкой. «Мысль семейная», характерная для творчества подавляющего большинства авторов-женщин, в рассказах Толстой сменяется мотивом бессемейности, бездетности героинь, их полном одиночестве в мире. Одиночество это не кажется трагичным, как у Улицкой и особенно у Петрушевской: героини Толстой живут в своем особом мире – мире, обращенном к прошлому, где они были молоды и счастливы («Милая Шура»). Но авторов-женщин роднит отказ от этических императивов, предоставление героям-женщинам и мужчинам подлинной свободы действия, из которых и складывается многоцветность и непредсказуемость жизни. И это женский взгляд на мир.

Кроме приемов психологического анализа внутреннего мира и поведения героев, в области гендерной поэтики также выделены особенности художественного воплощения гендерных конфликтов. Анализ и интерпретация рассказов Т. Толстой «На золотом крыльце сидели…», Л. Петрушевской «Спасибо жизни», «Случай Богородицы», «Отец и мать», «Незрелые ягоды крыжовника», Л. Улицкой «Дочь Бухары» и многие другие свидетельствуют, что типы гендерных конфликтов в современной женской прозе репрезентированы через абсолютную противоположность, несовместимость устремлений и надежд героинь с реальностью. Только что показав, как все помыслы Нины (Т. Толстая «Поэт и Муза») направлены на обретение романтической любви-страсти, автор тут же показывает героя ее вялотекущего романа – врача Аркадия Борисовича. В аналогичной ситуации оказывается героиня Петрушевской («Темная судьба»), где герой-любовник больше интересуется вопросом, будет ли он завлабом, чем описанной ситуацией. Беспросветной оказалась жизнь героини, воплощающей женственность, в рассказе «Бедная счастливая Колыванова» Л. Улицкой. Типы гендерных конфликтов в рассмотренной женской прозе отличаются характером словесных образов. Они представлены словесно-описательными рядами – смысловая оппозиция («Милая Шура» Т.Толстой) и словесно-событийными рядами, воссоздающими конфликты непосредственно в действии («Поэт и муза» Т.Толстой, «Отец и мать» Л. Петрушевской, «Чужие дети» Л. Улицкой). Писатель-женщина, осознающая свою причастность к социокультурной функции женщины-матери, хранительницы очага, верной спутницы любимого человека, понимает, что данный процесс выражается в стремлении не просто художественно представить на читательский суд различные житейские конфликты, но и показать пути их решения с позиций высокой нравственности и подлинной человечности.

В конечном итоге воплощенные в женской прозе рубежа ХХ – ХХI веков факты частной жизни обретают значительный смысл. Сюжетные перипетии, развертывающиеся прежде всего в городской квартире («Орловы-Соколовы», «Зверь», «Лялин дом» Л. Улицкой, «Филин», «Река Оккервиль» Т.Толстой, «Новые робинзоны», «Через поля» Л. Петрушевской), становятся равновеликими событиям историческим и даже космическим, и в этом проявляется своеобразие гендерной картины мира, реализуемой как на уровне психологизма и речевой практики, так на уровне художественного пространства. Последнее органично связано с течением художественного времени, подтверждая целесообразность термина «хронотоп». Штрихи времени, его движение можно увидеть в каждом из приведенных выше примеров. У Толстой оно ощутимо в наглядном изменении интерьера. Хозяйка дома, копаясь в темном буфете, колышет «хлебный сухарный запах» – художественная деталь, передающая протяженность действия во времени («Милая Шура»).

Своеобразие временных параметров в женской прозе, разумеется, не может быть сведено к однолинейной схеме. У Т.Толстой даже известие о смерти героини застает рассказчицу в жаркий летний полдень, а Л.Петрушевская из двух параллельных временных потоков жизни – «день» и «ночь» – выбирает «время ночь». В целом же временные штрихи в женской прозе взяты из бытового художественного пространства, соответствующего гендерной сущности ее героинь.

Гендерное литературоведение преследует две цели. Надо, чтобы не только литературовед мог интерпретировать произведение сквозь призму специфичности женского творчества, но чтобы и сами художники слова осознанно воплощали женскую специфичность своего творчества, искали только им присущие художественные приемы. Литературоведы-гендерологи (Т. Ровенская, Т. Мелешко, Е. Трофимова и др.) настаивают на изменении канона и на том, чтобы из него не исключались и женские тексты, чтобы они не дискриминировались и не были до конца опознаны в своей специфике. Гендерная интерпретация женской прозы позволяет сформировать новую идейно-эстетическую систему координат, дающих основание отказаться от рассмотрения женского творчества только с традиционной мужской точки зрения и опираться только на его достижения. Рассмотренные в диссертации рассказы Т. Толстой, Л. Петрушевской, Л. Улицкой подтверждают, что в женской прозе зачастую предлагается художественное исследование «прозы жизни», быта, лишенного духовного начала и радости; особое внимание уделяется феномену отчуждения, бездушия и жестокости в человеческих взаимоотношениях. Но не только. Нередко она несет очищение от скверны жизни; постижение мира через себя ведет автора-женщину к открытию новых смыслов обновления не только женщины, но и мужчины.

Фольклорные жанры
Миф, греч., древнее предание и повествование о божествах и обладающих сверхчеловеческой силой героях, в котором в конкретной форме выразились верования и все вообще миросозерцание древних народов. Собрание М., созданных каким-либо народом, называется его мифологией. Наиболее богата и научно изучена мифология древних греков; гл. источника ...

Герой антиутопии.
Естественно, что личность, сформированная подобным общественным укладом, ощущает себя ничтожеством по сравнению с силой и мощью государства. Именно так оценивает своё положение главный герой в начале романа. Но Замятин изображает духовную эволюцию героя: от осознания себя микробом в этом мире Д-503 приходит к ощущению целой вселенной вн ...

Мотив воды (моря) — колыбели жизни
Этот мотив развернут в стихотворениях Бродского «Прилив» (1981) и «Тритон» (1994). В других текстах сохраняются его знаки — уподобление или самоотождествление лирического героя с рыбой, отождествление человека вообще с рыбой («как здесь били хвостом» — метафора венецианской жизни и угорь и камбала как метафоры улиц и площадей в «Венециа ...