“Мероприятие это было межконфессиональным, католики устраивали его вместе с протестантами всех оттенков”. [с.290] Но “кого-то здесь не хватало” - отмечает писательница, имея в виду, вероятно, представителя православия.

Трудно утверждать, на чем именно настаивает здесь Людмила Улицкая: на православии как таковом или на православии как неотъемлемой части русской действительности, ко всем несчастьям которой оно тоже причастно. Скорее, второе. Потому, что религиозные догмы ценятся ею в приложении к практике жизни. Не ставя целью оспаривать позицию автора, приходится отметить, что форма ее рассуждений добавляет некоторым эпизодам двух упомянутых рассказов оттенок публицистики.

Этот факт не отменяет художественной ценности рассказов, хотя бы благодаря образности и красочности языка. Например, живое, забавное изображение зверей перед собором: “Потом пришел питон. Он был так толст, что, боюсь, принес в себе кролика. Он висел на плече у хозяина и слегка обвивал его. Затем явился очаровательный поросенок. Гирлянда не давала ему покоя, и он долго с ней боролся, пока не стащил с шеи и не съел. Две ламы были в розовом, то есть в розовых цветах, и являли собой образ тщеславия, как мне показалось”. [с.288] Животные, можно сказать, “очеловечены”, и картина похожа на вступление к басне. Возвращаясь к "Гудаутским грушам", стоит вспомнить ощутимо правдоподобное описание груш: “Мама любила те груши, которые были на один градус от распада: они проминались под пальцами, при надкусывании истекали густым медовым соком, призывающим всех ос округи. А запах от них шел мощный, как паровозный гудок”. [с.249] Наконец, выражения вроде: “фруктовые чемоданы" курортников, “среди которых наш был чемодан-царь" [с.251], подтверждают талант Улицкой перенимать художественный опыт русского языка, напоминая читателям о его образности.

В самом начале рассмотрения цикле "Дорожный ангел" отмечалась разнородность, можно сказать, неравноценность рассказов. Например, "Затычка" - эпизод из жизни, (к которому лишь с оговоркой можно применить определение путевой заметки) случайная встреча на улице со старым знакомым, которому нужна "затычка" для ванны. По странному совпадению точно такая давно лежит в сумке рассказчицы, на что она замечает: “Я радуюсь, когда меня ставят в нужное время и в нужное место с затычкой в руке”. [с.260] Даже в подобных случайностях автору видится продуманность замысла. Нечто похожее прочитывается в "Далматинце". Сюжет минимален: долго везла внуку шарик, который в конце почти сдулся. Но по пути он радовал встречных, чем исполнял свое предназначение. Несерьезность рассказа, как будто, призвана на минуту отвлечь читателя и заставить оглянуться на радость жизни. Сложно сказать, насколько удачна эта попытка, тем более что проза Улицкой обычно вызывает иные ассоциации.

Одними из наиболее традиционных в этом сборнике являются рассказы "За что и для чего…" и "Коровья нога", в которых автор возвращается к теме, ярче всего отраженной в раннем рассказе "Народ избранный". Давая название первому из двух произведений союз "и" можно было бы поменять на "или". "За что? " или "для чего? " - какой из этих вопросов стоит задавать себе, когда случается несчастье, и какой из них хватит силы задать? НК не была бы героиней рассказа, если бы выбрала первый. Как большинство женских образов, созданных писательницей, НК отличает нечеловеческое спокойствие и жизнестойкость, которые учат окружающих задавать “правильный” вопрос. На фоне таких размышлений впервые звучит несогласие автора с необходимостью подобных жизненных уроков: “Несмотря на ее (НК) полную примиренность с Господом Богом и с посылаемыми испытаниями, я все же продолжаю думать, что иногда дорожные ангелы отворачиваются или отвлекаются на посторонние дела”. [с.258] Стойкостью и силой похожа на НК героиня рассказа "Коровья нога". В первую минуту знакомства рассказчица прониклась неприязнью к Ханнелоре, владелице книжного магазина, потому что в ней все - от улыбки до доброжелательности - кажется фальшивым. За ужином после презентации, на которой не случайно был прочитан "Народ избранный", оказывается, что ее ценят сотрудники, у нее искренне нежные отношения с мужем и двое приемных детей, палестинских сирот. Однако это еще не все, читателя ждет финал вполне в духе Улицкой: Ханнелоре тяжело больна, и все ее жизнь - “вопреки”.

Художественные модели гендерного поведения героев
Рассмотрение доминант внутреннего мира героини / героя, естественно, продолжается анализом их поведения. В литературоведении уже отмечалось, что автор художественного произведения обращает читательское внимание не только на существо, переживаний, мыслей, речи персонажей, но и на манеру совершения действий, то есть на формы поведения. Ав ...

Патриотизм в «Севастопольских рассказах» Л. Н. Толстого.
Блистательно искусство Толстого — военного писателя развернулось в цикле «Севастопольских рассказов». Толстой писал о защитниках Севастополя как наблюдатель, очеркист. Он сам был участником этих событий. В заглавии каждого рассказа намеренно точно обозначено время: “Севастополь в декабре месяце”, “Севастополь в мае”, “Севастополь в авг ...

Фенологическая литература и этнологическая.
Расширение модели мира, сведённого государственной идеологемой к социальной и урбанистической схеме (в пространственном), социальному вектору (во временном) планах. Потому и появляется вечный бунтарь Ходжа Насреддин, Хозяйка Медной Горы, Данила-мастер, Огневушка-поскакушка, Серебряное копытце… А стены и пределы ПОМЕЩЕНИЙ размыкаются, вы ...