Идет в веселии геройском

И тихим манием руки,

Повелевая сильным войском,

Сзывает вкруг себя полки.

«Друзья!» он говорит: «известно,

Что Россам мужество совместно,

Но нет теперь надежды вам.

Кто вере, чести друг неложно.

Умреть иль победить здесь должно».

Умрем!» клик вторит по горам.

В отчаянии, что «львиного сердца, крыльев орлиных нет уже с нами», Державин в стихах, вызванных смертью Суворова, горестно вопрошает:

Кто перед ратью будет, пылая,

Ездить на кляче, есть сухари, г

В стуже и в зное меч закаляя,

Спать на соломе, бдеть до зари,

Тысячи воинств, стен и затворов

С горстью Россиян все побеждать?

Художественно подчеркивая глубокую народность Суворова, Державин изображает его в характерном облике эпического «вихря-богатыря» русских народных сказок:

Черная туча, мрачные крыла

С цепи сорвав, все небо покрыла;

Вихрь полуночный, летит богатырь!

Постоянно указывая на беспо­щадность Суворова к врагам родины, Державин вместе с тем всегда отме­чает в нем и черту русского национального великодушия, милости к «ма­лым сим» — к слабым тростинкам. В своих победных одах Державин — и это их замечательная особенность — не ограничивается воспеванием только вождей и полководцев. Вождям соответствуют их геройские рати — «русски храбрые солдаты, в свете первые бойцы»:

Больше того, в ряде стихов Державина из-за создаваемых им колос­сальных образов полководцев — Репнина, Румянцева, Суворова — как бы выступают еще более могучие очертания «твердокаменного Росса»,— всего русского народа.

Именно народ, народный дух, народная крепость и сила спасли страну в годины наиболее тяжких исторических испытаний: во времена монголь­ского ига, кровавых оборонительных войн XVII в. Вот как, например, ри­сует Державин свержение монгольского ига, когда русский народ «три века» лежал один, всеми оставленный и покинутый, в страшном, близком к смерти сне:

Лежал он во своей печали,

Как темная в пустыне ночь;

Враги его рукоплескали,

Друзья не мыслили помочь,

Соседи грабежом алкали;

Князья, бояре в неге спали

И ползали в пыли, как червь:

Но бог, но дух его великий

Сотряс с него беды толики,—

Расторгнул лев железну вервь! .

Где есть народ в краях вселеняы,

Кто б столько сил в себе имел:

Без помощи, от всех стесненный,

Ярем с себя низвергнуть смел

И, вырвав бы венцы Лавровы,

Возверг на тех самих оковы,

Кто столько свету страшен был?

О Росс! твоя лишь добродетель.

Таких великих дел содетель.

Лишь твой Орел Луну затмил .

О кровь Славян! сын предков славных,

Несокрушаемый колосс,

Кому в величестве нет равных,

Возросший на полсвете Росс!

Не «князьям и боярам», а именно «всему русскому народу», как пояс­няет сам Державин в примечаниях к той же оде «На взятие Измаила», из которой заимствованы и только что приведенные строфы, обязана своими величественными победами и современная поэту Россия. И Державин не устает славить в своих стихах «великий дух» русского народа, необоримую, тверже скалы, грудь «Росса», российскую доблесть и силу, которой «нет преград»: «Чья Россов тверже добродетель? Где больше духа высоты?» — постоянно спрашивает себя поэт и неизменно, рисуемыми им живыми кар­тинами и образами русской доблести, исконного русского героизма, отве­чает: ничья и нигде. Вот русские воины, зная, что «слава тех не умирает, кто за отечество умрет», со спокойной твердостью и с «сияющей душой», молча и непреодолимо движутся на неприступные твердыни Измаила:

Идут в молчании глубоком,

Во мрачной, страшной тишине:

Собой пренебрегают, роком;

Зарница только в вышине

По их оружию играет;

И только их душа сияет,

Когда на бой, на смерть идет.

Уж блещут молнии крылами,

Уж осыпаются громами:

Они молчат, идут вперед.

Они же, ведомые Суворовым, победоносно переваливают через альпийские льды и снега, через непроходимые горные потоки и крутые тес­нины, заполненные притаившимся врагом:

Ведет туда, где ветр не дышит

И в высотах и в глубинах,

Где ухо льдов лишь гулы слышит,

Катящихся на крутизнах.

Ведет — и скрыт уж в мраке гроба,

Уж с хладным смехом шепчет злоба:

Погиб средь дерзких он путей!

Но Россу где и что преграда?

С тобою бог — и гор громада

Раздвиглась силою твоей.

Победы России — грозное предупреждение ее недругам. В стихах, по­священных победам 1807 г. атамана донских казаков Платова и характерно озаглавленных «Атаману и войску донскому», Державин с законной нацио­нальной гордостью, оглядываясь на славное прошлое русской земли, вопро­шает:

Был враг Чипчак — и где Чипчаки?

Был недруг Лях — и где те Ляхи?

Был сей, был тот: их нет; а Русь?

Всяк знай мотай себе на ус.

Последняя строка явно адресована Наполеону, неизбежное падение ко­торого, если он отважится вторгнуться в Россию, Державин предсказывал еще за несколько лет до войны 1812 г. Уже в старческих своих стихах, по­священных Отечественной войне 1812 г. («Гимн лироэпический на прогнание французов из Отечества»), слабеющей рукою набрасывает Державин замечательную характеристику «добльственного» русского народа:

Омский острог.
23 января 1850 года Достоевский прибыл в Омскую крепость, окружённую рвами и валами. Построенная в начале XVII века для отражения степных кочевников, она вскоре превратилась в военный острог. «И никогда ещё человек, более преисполненный надежд, жажды жизни и веры не входил в тюрьму», - записал через тридцать лет в своих черновых тетрадя ...

Мотив родины в творчестве И.А. Бунина в дореволюционный период
Бунин вырос в тиши и глуши российского захолустья, — и это обстоятельство немало повлияло на склад его характера и таланта. Он с детства видел и хорошо понимал русскую действительность такой, какая она есть, без прикрас. В характере писателя всегда присутствовали нелюбовь к домоседству, настойчивая тяга к перемене мест, стремление разн ...

«Коварство и любовь»
Замысел создать пьесу о современной немецкой действительности впервые возник у Шиллера на гауптвахте, куда он был посажен герцогом вюртембергским за самовольную отлучку в Мангейм на представление «Разбойников». После побега из Штутгарта Шиллер, скитаясь по Германии, работал над пьесой. «Смелой сатирой и глумлением над породой шутов и не ...